(Современная
двухактная драма.)
Действующие лица:
Гамлет, 24-летний пастух Семён из села Крапивина, тульской области.
Матрёна Петровна, мать
Семёна
Лиза, 15-летняя сестра
Семёна
Игнат, дядя Семёна
Офелия, артистка Народного
театра, Татьяна
Свиридов Евгений Иванович, режиссёр Народного театра
Место действия: первая
сцена – в деревенском доме; вторая и третья сцены - зрительный зал Народного театра, четвёртая
сцена – деревенская улица.
АКТ ПЕРВЫЙ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Деревенская изба в селе Крапивина, тульской
области. В большой комнате, расписная русская печь с лежанкой. У окна стоит
стол с лавками.
Семён взволнованный поспешно собирает вещи
в походную сумку. Матрёна Петровна сидит за столом у окна, потихоньку плачет,
вытирая слёзы концами своей косынки.
Лиза стоит рядом с матерью, смотрит в окно.
ЛИЗА. (Оборачивается в
сторону Семёна.) Ты что же, братец Семён, так вот, молча, соберёшься, и
уйдёшь из дому, - куда глаза глядят?
СЕМЁН. Лиза, не тереби больную рану… Вот обоснуюсь в городе
Туле, буду вас навещать и помогать вам,
как только смогу…
ЛИЗА. А о большой своей матери, обо мне, сестре своей
несовершеннолетней ты подумал? Каково нам будет жить в деревенской избе без
мужских рук? Ни дров наколоть, ни огород вскопать. Из реки такую даль воду
носить, каково будет нам?
СЕМЁН. (Садится на
лавку, ударяет обеими ладонями себе по коленям.) Ты сама своей головой
подумай, Лиза, - стада на селе больше не
стало, стало быть, работать мне негде. Что же мне ты советуешь жить на жалкую
пенсию матери? Техники на селе никакой не стало. Нивы наши заросли березняком.
Чего дальше ждать? На что надеяться?
ЛИЗА. Семён, милый мой братик, а ты подумал – куда поедешь?
Кому ты там, в городе нужен? Всё производство в городе остановлено. Работы нет.
Где ты станешь жить? Ты, ведь, только что вернулся из такой поездки в Тулу,
надеялся поступить в народный хор, потратил мамины сбережения, её жалкие гроши.
Теперь вот на денёк вернулся в село, чист, как святой ангел. Что изменилось к
лучшему, что ты так рвёшься снова в ту воду, где не отыскал броду. (Плачет.)
СЕМЁН. Не попрекай меня, сестра! Я вернулся из города,
нужными справками. Моя поездка была ненапрасной. Мне надо было зацепиться в
городе, и я зацепился. Меня приняли певчим в церковном хоре при Всесвятском
храме. Там я буду столоваться, и угол у меня свой теперь там есть. Начало
положено…
ЛИЗА. А дальше что? Хорошо, у тебя есть свой угол и еда, а
тебе не на что штаны свои дырявые заменить. И так же ты сможешь нам помогать,
если ты гол, как сокол. Никому ты, братец мой, там, в городе не нужен, там и
без тебя, своей голи хватает…
СЕМЁН. (Вскочил с лавки.) Ну, довольно! Хватит!
Наслушался уже!.. Сколько можно - из пустого в порожное переливать? Не трави
душу себе, мне и матери… (Подходит к
матери вплотную, обнимает её за плечи.) Мама милая, я вас с сестрой не
оставлю без помощи. Но мне надо вырваться из этого безысходного круга. Все
необходимые заготовки в доме на зиму я сделал. Дядя Игнат вам поможет, в случае
необходимости. Он обещал…
МАТРЁНА ПЕТРОВНА. (Встаёт
с лавки. Кладёт свою голову на плечо Семёна. Тихо плачет.) Голубчик ты мой.
Ты трудолюбивый, а это главное в жизни. Авось, не пропадёшь там, при храме-то…
А мы с Лизой, как-нибудь в своём селе перебьёмся…
(За окном послышался
скрип телеги. Лиза выглянула в окно.)
ЛИЗА. Братец, милый, не забывай про нас, пиши нам письма,
хотя бы изредка. Ты же знаешь, как мы любим тебя. Ты наша единственная надежда
и опора в жизни. (Громко плачет.)
(Семён целует мать и
сестру, быстро уходит. Матрёна Петровна и Лиза, смотрят в окно, машут Семёны на
прощанье. С улицы послышался голос дяди Игната: «Но! Пошла резвей,
белогривая! Не опоздать бы нам на тульский автобус…». Послышалась песня на два голоса. Пели Семён и дядя Игнат…)
Ах ты, степь широ-о-о-ка-я, -
Запел Игнат негромким,
как будто, улетающим в неведомую даль, задушевным голосом. Казалось, что
песня-птица улетела безвозвратно… Но вот песня, словно воскресая, мало-помалу
возвращалась откуда-то из далёкого далека; но, уже в ней отчётливо различались два голоса. Голос дяди Игната звучал также
ровно и протяжно, как и в начале песни, тогда как голос Семёна, словно
взвивался на целую октаву выше и звонче; так что, у слушателей замирало сердце
и пробегали мурашки по всему телу.
Степь ра-а-здо-о-о-льна-я…
Голос Семёна медленно опускался ниже, - сначала - на кварту,
затем, пелось в унисон…
Широко ты, ма-а-а-туш-ка,
Про-тя-ну-у-у-ла-ся…
И, вдруг, голос Семёна, снова медленно начал взлетать на
недосягаемую высоту…
Теперь, такого чистого голоса тенора, трудно отыскать во
всей Москве белокаменной.
Ой, да не степно-о-ой о-рёл,
По-ды-ы-ма-а-а-ет-ся…
Ой, да то Дон-ско-о-ой ка-зак
Раз-гу-ля-а-а-ет-ся…
МАТРЁНА ПЕТРОВНА. (Взволнованно.) Ах ты, Господи! Боже мой!
Как же хорошо, с душой они поют! Вся
душа моя ликует от такого пения…
ЛИЗА. А голос-то у Семёна, как звонко звенит! Вот уж поёт,
так поёт!.. Я и раньше восторгалась его песнопевческим голосом; но сегодня, он,
как будто, пребывает в Боге!..
Ой, да не лета-а-ай, о-рёл,
Низ-ко-о ко-о-о зе-е-мле,
Ой, да не гуля-а-ай, ка-зак,
Близко к бе-е-е-ре гу…
Медленно замирая, песня улетала в неведомую даль, в
недосягаемую высь… Матрёна Петровна и Лиза обнялись крепко, и тихо плакали…
СЦЕНА ВТОРАЯ.
В зрительном зале
Тульского Дома Народного Творчества царил полумрак. Шла очередная репетиция
пьесы Вильяма Шекспира «Гамлет». Главная сцена была свободна. Все актёры сидели
на первых двух рядах, сосредоточенно смотрели на режиссёра с надеждой, что он
непременно что-нибудь придумает, и найдёт выход из неожиданно создавшегося
затруднения, на репетицию не явился главный герой пьесы Гамлет. Особенно
трепетно переживала Татьяна, артистка основной женской роли спектакля «Офелии». Таня была хрупким юным существом с бледным
лицом. Она буквально ломала изящные пальцы на своих руках, тонких, как ветви берёзы.
СВИРИДОВ.
(С трудом выходил из
задумчивости, в висках его постоянно вспыхивали прострелы, от которых он, порою
всплескивал руками, словно отмахиваясь от
резкой боли.)
Друзья мои… (Произнёс тихим, каким-то жалобным голосом.)
Как угодно это назовите, но нет Гамлета, как нет… Из этого запоя, ему уже не
быть…
(Сжимает ладонями свои виски, замолкает…)
ТАНЯ. (С участием.)
Как же ужасно мучает вас головная боль, Евгений Иванович…
СВИРИДОВ. Ничего, ничего, Танюша… Кажется, отлегло маленько…
Вот, ведь незадача-то какая: и ждать нашего главного героя Гамлета мы больше не
можем и начинать без него репетицию никак нельзя. До премьеры остаётся уже
менее месяца, а у нас и конь не валялся… Может быть, у вас есть какие-нибудь
предложения?
(Воцарилось
мучительное молчание.)
СВИРИДОВ. (Почти
вскрикивает.) Кто это там, на входе стоит, как привидение?!
(Все резко повернули
свои головы в ту сторону, где появился таинственный незнакомец.)
Кто это там такой стоит с рыжими, как языки огненного
пламени волосами?! Что тебе здесь надо, рыжая голова? У нас идёт репетиция, а
ты нам мешаешь…
СЕМЁН. (Негромко, но
твёрдо.) Дайте мне тоже роль… Пожалуйста!..
СВИРИДОВ. (Строго,
недовольным голосом.) Да кто ты такой? - ответишь ли ты, наконец. Как ты
сюда прошёл? У нас на входе установлен кодовый замок.
СЕМЁН. Мне открыл двери сторож этого Дома Творчества.
Пожалуйста, дайте мне тоже какую-либо роль…
(Никто не удивился этому
откровению Семёна. Напротив, казалось, что лица многих из них выражали радость,
может быть, смутную надежду на продолжения репетиции.)
СВИРИДОВ. (Громко
засмеялся, вызывая этим всеобщее удивление.) Кто бы ты ни был, золотая твоя
голова, - будет тебе роль!..
(Все в зале оживились, задвигались на своих
местах, распрямились.)
В конце концов, мы все в этой нашей жизни актёры, и наша
задача в жизни, - сыграть свою роль достойно…
Что бы ты желал нам здесь прочесть? Наверное, классику?
СЕМЁН. (Слегка растерявшись.)
Если вы мне позволите, я спою вам какую-нибудь русскую народную песню…
СВИРИДОВ. Хорошо. Песню, так песню. Давай, вали
хорошенько!.. Скажи только, как тебя нам величать?
(Бросил свою папку с бумагами на стол. Сел на
стуле, закинув нога за ногу, весь обратился вслух. Все присутствующие
оживились.)
СЕМЁН. Зовут меня Семён Садков. Сам я из Крапивина, что в
тульской области. А можно мне подняться туда? (Указывает ладонью в сторону главной сцены.) Можно, я спою для вас
прямо со сцены?
СВИРИДОВ. (Широко улыбнулся.) Конечно, конечно! Будь, как у
себя дома в тульской Крапивне! Если можешь, обходись безо всяких китайских
церемоний…
СЕМЁН. (Пднялся на
сцену. Внимательно оглядел всех присутствующих в зале, и легко, непринуждённо
запел русскую народную песню «Вот мчится тройка удалая», (музыкальная обработка
Страннолюбского.))
Вот мчится тройка удалая,
Вдоль по дорожке столбовой…
(Пел Семён ровно,
негромко. Песня, словно бы неторопливо приближалась к слушателям издалека.)
И колокольчик, дар Валдая, -
Звенит уныло под дугой…
(Закончил он куплетную
строфу, постепенно замирая, умело заканчивая музыкальную фразу модуляциями,
легко, плавно переходя из одной тональности в другую, украшая отдельные звуки
мелодии, совершенно удивительными мелизмами; это было обворожительное
замирание…)
Ямщик лихой, он встал с полночи,
Ему запелося в тиши…
(Начинала распеваться
песня ямщика, свободно, непринуждённо, без форсирования голоса, звуки лились,
словно сами собою… И вот вырывается, словно фейерверк звуков, как будто бы
душа, без остатка, до последней капли, мгновенно вырвалась на волю и резко
замерла, как замирает лебедь, исполнивший последнюю лебединую мелодию (brillante – блестяще!))
И он запел, про ясны очи!
Про очи девицы-души!..
(Но вот исполнил он (kon amoreт – с
любовью, любовно.))
Ах, очи, очи голубые,
Вы сокрушили молодца…
Зачем, зачем, о люди злые, -
Вы их разрознили сердца?
(Закончил он (dolente – грустно, жалобно.))
Теперь я, горький си-ро-ти-и-на… (Пропел он (con malinconia – меланхолично.))
И, вдруг, взмахнул, - по всем, по трём!.. (Бурно (andante – с
жаром!))
Так тройкой тешился детина,
Сам заливался соловьём!
(Заканчивая песню (agitato – взволнованно, возбуждённо; казалось, что люстры в зале зазвенели, как
волшебные колокольчики…))
Так тройкой тешился детина,
Сам заливался он слезой… (Закончил
песню (languido – с изнеможением, бессильно…))
Была удивительна
воцарившаяся таинственная тишина…
СВИРИДОВ. (Прервав
молчание, обратился к Семёну.)
Странно, Семён, если ты профессиональный певец, то почему о
тебе ничего неизвестно?
СЕМЁН. (Слегка
замешкался.) Я пою в церковном хоре во Всесвятском тульском храме, и в
Троице Сергиевой Лавре в сводном хоре архимандрита, Отца Матфея…
СВИРИДОВ. Та-а-к… Вот оно что? Может быть, в этом случае, ты
знаком с известным тульским басом, Григорием Шеверевым? Он тоже иногда поёт в
Троице Сергиевой Лавре.
СЕМЁН. Да, я с ним знаком, но не так давно. Мне доводилось
вместе иногда с ним петь на клиросе в храме.
СВИРИДОВ. Вот как? Ты владеешь музыкальной грамотой?
СЕМЁН. Да, я могу петь с листа…
СВИРИДОВ. Что же ты хочешь от нашего драматического
коллектива? Ведь здесь у нас не оперный театр и не храм Божий?
СЕМЁН. Дайте мне драматическую роль. Ведь в драме
речитативов ещё не отменяли, и даже приветствуются музыкальные речитативы…
СВИРИДОВ. (Обращается
к своей драматической труппе.)
Что скажете на это предложение, друзья? Дадим ему
попробовать роль Гамлета? Как вы скажете, так тому и быть. Должен ещё признать,
что иного выхода у нас просто нет в создавшейся ситуации.
(Все присутствующие на
репетиции одобрительно закивали головами
и зашумели одобрительными возгласами.)
СВИРИДОВ. В таком случае, друзья мои, я передаю Сёмёну
материалы сценария по роли Гамлета, и
станем по-доброму звать его Гамлетом. (Обращается
к Семёну.) Вручаю тебе эти материалы, надеюсь – в умные надёжные руки.
Думаю, что через неделю в это же время увидимся здесь, в Доме Народной Драмы, и
ты покажешь нам свои первые плоды творчества. Продемонстрируешь нам своё
драматическое искусство. Насыщай свои чувства этой ролью до неведомых границ.
(Семён, прижимая
бумаги к своей груди, словно драгоценности, распрощался со всеми, и в
приподнятом состоянии духа, покинул зрительный зал.)
АКТ ВТОРОЙ.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
Зрительный зал
Народного Творчества плохо освещён. У сцены на стуле сидел в глубокой
задумчивости режиссёр Свиридов. Актёры отсутствуют в зале. Появился Семён
Гамлет.
СВИРИДОВ. (Заметил
появление Гамлета, заметно оживился.) Молодец, что пришёл, дружище, Гамлет
рыжеволосый.
ГАМЛЕТ. Я же обещал. Как же я мог не прийти?
СВИРИДОВ. Да, конечно… Так я позову труппу?
ГАМЛЕТ. Сразу и начнём, пожалуй…
СВИРИДОВ. Пока я их соберу по репетиторским комнатам, ты
мысленно прокручивай свою роль… (Хочет
уходить.)
ГАМЛЕТ. Так я, сразу и поднимусь туда? (Указывает рукой на сцену.)
СВИРИДОВ. Думаешь, что тебе перед сценой будет тесновато?
ГАМЛЕТ. (Смутившись.)
Я там хочу играть роль…
СВИРИДОВ. (Пожимает
плечами.) Ну, если ты считаешь, что тебе там будет лучше, поднимайся.
ГАМЛЕТ. Чтобы, как положено, было…
СВИРИДОВ. Как это пронимать?
ГАМЛЕТ. Здесь я стою, просто в зрительном зале… А там, на
сцене – датское королевство…
СВИРИДОВ. (Пристально
и с удивлением посмотрел на Гамлета.) Вот как?! Это прямо по-Станиславски…
Для начала, весьма даже неплохо… Ну, что же, мой юный принц Гамлет, - вперёд, в
датское королевство, без тени смущения…
(Свиридов пошёл
созывать свою труппу. Гамлет уверенно отправился на сцену, стал в левый угол, у
самой авансцены. Он вытащил у себя за пазухой цветы меленьких белых гвоздик,
бережно положил их у себя под ногами. Вскоре появилась вся труппа, быстро
заняли два первых ряда, замерли в ожидании монолога Гамлета. Но Гамлет молчал.)
СВИРИДОВ. (С
нетерпением.) Ну, что же ты, принц датский замер?! Где твои слова и
действия, достойные пера Шекспира?!
(Голос с первого ряда:
«Быть или не быть? – таков вопрос».)
СВИРИДОВ. (С чувством
раздражения.)
Так что ж ты молчишь, Гамлет?! Скажи, хоть слово…
(Второй голос со
второго ряда, громко: "Быть или не быть?..")
СВИРИДОВ. Ну, что же ты, Гамлет, лишаешь нас радости?!
ГАМЛЕТ. (Деликатным
голосом.) Евгений Иванович, я думаю, что нам следуёт начинать с первой
реплики Офелии…
СВИРИДОВ. Хм… Ну, что ж… Пусть будет так… Начнём, пожалуй, с
Офелии... (Обращается к Татьяне, в роли Офелии…) Таня, начни ему читать Офелию…
ОФЕЛИЯ. (Живо
поднимается на сцену, подходит близко к Гамлету.)
Мой принц, как поживали вы все эти дни?
ГАМЛЕТ.
(Поднимает с пола
цветы мелких белых гвоздик, бережно дарит их Офелии. Говорит музыкальным
речитативом.)
Благодарю, Офелия, чудесно протекли они…
СВИРИДОВ. (Резко
встаёт со стула.)
Постой, постой, мой друг, тебя заносит; по тексту рифмы нет…
ГАМЛЕТ. (Патетический
речитатив.)
Но рифма чести просит,
И я имею честь, сказать, как надо, -
Не по шаблону, но живую речь.
Порок цареубийцы ей облечь…
СВИРИДОВ.
Что ж, в искренность я верю,
Но, Гамлет, знай же, меру…
(Обращается к Офелии)
Офелия, сумеешь пособить – возвысить принцу честь?
ОФЕЛИЯ. (Не ответила
Свиридову. Обращается к Гамлету.)
Принц, у меня для Вас подарки есть;
Я Вам давно их возвратить хотела…
Примите их, прошу, - я их сберечь сумела.
ГАМЛЕТ.
Нет, нет, Офелия, подарков не дарил я,
И мысленно подарки не творил я.
ОФЕЛИЯ.
Нет, принц мой, Вы дарили; и слова –
Дышали сладостно, - кружилась голова…
И дар тот ценен был вдвойне,
Тот аромат цветов исчез, что дарен при Луне.
Возьмите ж, принц, подарок уж не мил,
Когда разлюбит тот, кто подарил.
ГАМЛЕТ. (Громко
вскрикивает) Офелия!..
(От громового голоса
Гамлета все присутствующие в зале, вздрогнули. Свиридов вскочил со своего
места. В зале замигал электрический свет… Наступившая пауза, была значительно
более продолжительной, чем её можно было выдержать в напряжённом ожидании
главного монолога. Казалось, что эта пауза, длилась, целую вечность.)
Так добродетель Ваша в беседе с Вашей красотой,
Зажглась на небе новой яркою звездой!..
ОФЕЛИЯ.
Нет собеседника прекраснее на свете,
У красоты, чем наша добродетель!..
СВИРИДОВ. (Громко
хлопает ладонью по столу.)
Стоп, стоп!.. Вы что уже встречались где-то,
И роли репетировать успели?
У нас не так всё это говорится…
Так может неувязка получиться…
ГАМЛЕТ.
Когда и где смогли бы мы встречаться?
В монастыре живу, средь домочадцев…
СВИРИДОВ.
Допустим, что Семён способен на экспромт,
Импровизатором быть смог бы он, допустим…
В «Египетские ночи» вставил Пушкин
Подобного… Но, в Боге быть вдвоём – помилуй Бог!
ГАМЛЕТ. (Отвечает
Свиридову.)
Офелии свои я мысли посылаю,
И словом от неё обратным вдохновляюсь…
У нас, хоть разные с Офелией дороги,
Но мы в одном с ней пребываем Боге!
СВИРИДОВ. (Усиленно,
мучительно трёт свои виски…)
Кто ты такой, что в Боге пребываешь?
(Беспомощно садиться
на своё прежнее место, сжимая себе виски обеими руками.)
ГАМЛЕТ. (Обращается к
Свиридову.)
Душою все мы Бога созерцаем…
(Обращается к Офелии.)
Зажглась звездой на небе Добродетель –
Офелия, прекраснейшая в свете!
Но мне, Офелия, Вы верили напрасно,
Все люди на земле обманчивы, несчастны…
Любовь возможна на Земле, мой друг,
Когда в монастыре, свой укротим мы дух.
Довольно по Земле нам - грешными скитаться…
Офелия, быстрей в обитель отправляйся,
Я за тобой тот час последую, отрада,
Грешить и грешников плодить, поверь, не надо…
Мать лучше б нас не родила с тобою, -
Не пресмыкаться между Небом и Землёю…
Чем чище здесь душою будешь ты,
Тем больше на тебя прольётся клеветы…
Прощай, Офелия, до встреч в монастыре…
(Пытается удалиться.)
ОФЕЛИЯ. (Простирает
руки к Небу.)
О Небо, исцели, верни Гамлета мне!
ГАМЛЕТ. (Резко
оборачивается лицом к Офелии.)
Услышал я Офелии моленье…
В монастыре одном для нас с тобой спасенье.
(Быстро уходит.)
ОФЕЛИЯ. (Плачет.)
Какой был гордый ум, и он сражён!
Поэт, учёный и боец достойный.
Примерный - из примерных, сдался он;
Но я – злосчастна, желчна, непристойна.
Вкушала мёд от мирных клятв ума,
Ах, сердце, треснувшим колоколом
Подобна ты. И облик юности цветущей -
Растерзан бредом. Жизнь не станет лучше…
(Прижимает белый
букетик мелких гвоздик к своей груди, медленно уходит… Гамлета долго искали за
сценой, и никак не могли его найти.)
СВИРИДОВ. (В отчаянии
обращается ко всей труппе.)
Неужели, так и ушёл он от нас, так и не попрощавшись?
(Все молчали.)
ОФЕЛИЯ. (Громко
вскрикивает.)
Внимание! Смотрите все сюда!
(Показывает всем
записку, которую она, только что вынула из букета белых гвоздик. Читает вслух,
громко.)
Офелия, до встречи через неделю здесь же в театре, или, если
желаешь, – в монастырской обители.
(Воцарилась мёртвая
сцена.)
ОФЕЛИЯ. (Обращается к
Свиридову.)
Как Вы думаете, Евгений Иванович, он действительно ненормальный,
или же таковым притворяется?
СВИРИДОВ. (Несколько
мгновений упорно смотрел прямо в глаза Офелии, и заговорил с ней каким-то
шепчущим голосом.)
Замолчите вы, О-фе-ли-я… Я вам запрещаю отпускать такие
шуточки-с в его адрес и, тем более – «за глаза». Появление здесь, у нас этого
рыжеволосого Семёна-Гамлета, этого деревенского парня, очень неосторожно
разбудило во мне то, чего уже, казалось, во мне разбудить было невозможно…
Слышите вы, О-фе-ли-я, не смейте язвить «за глаза».
Я, поначалу, принял его за простачка, за дурашливого рыжего
парня из тульской Крапивны. Но он так сыграл великую роль Гамлета, как на моей
памяти никто не играл. Вы заметили, как искренне он страдал на сцене. Пока есть
такие парни на Руси, будет на Руси утешение, будет царить красота и все
добродетели в наших сердцах. Они время от времени будут приходить, и очищать
наши Авгиевы конюшни души.
Вот бы мне сейчас его найти, дорого я отдал бы за эту
встречу. Но нет! Это лишь ему самому дано осчастливливать нас своим явлением.
Послушайте, что я вам сейчас скажу: если только он не явится к нам сюда на
следующую репетицию, то самым уместным вопросом станет для меня, знаменитые
слова Шекспира, вложенные в уста Гамлета: «Быть или не быть?»
СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ.
По просёлочной дороге, разбитой колёсами
телег, размытой ливневыми дождями, возвращался на телеге Семён Садков в родимую
Крапивну. В телеге на соломенной подстилке молча, сидел он с дядей Игнатом.
ИГНАТ. Так что племянничек, мы так и будем с тобой в
молчанку играть всю дорогу, до самой Крапивны?
СЕНЁН. Что мне было интересно, я выспросил у тебя, дядя Игнат.
Если ты меня спросишь, я охотно отвечу, но с тобой мне охотнее поётся…
ИГНАТ. Ты, Семён, шибко-то не переживай, не тоскуй по
городской жизни. Не Бог весть, какая там малина. Я нисколько не дивлюсь тому,
что там ты не привился. Там чуждый нам мир, там своя круговая оборона и порука;
в тот круг чужаков не пущают, там тебя не признают и втопчут в грязь…
СЕМЁН. (Вздыхает.)
Да говорю же тебе, дядя Игнат, что признали меня там. Просто заскучал я по
родимой сторонушке. Меня там, даже в Народный театр приняли… Я с успехом сыграл
роль Гамлета…
ИГНАТ. Ух, ты! Вон оно как! Самого Шекспира взял на прицел?!
Молодцом!.. Высоко взлетел! Однако же, Семён, помни, чем выше взлетишь, тем
больнее приземляться доведётся… Слава - это дама капризная и коварная… Помнишь,
как я учил тебя: особенно не высовывайся, больше валенком прикидывайся; целее
будешь… А ты там, в городе, часом не влюбился? А, Гамлет? (По-простецки смеётся.)
СЕМЁН. Не смейся, дядя Игнат. Я справился с ролью Гамлета,
как и быть должно… Меня хвалили, и пророчили хорошее актёрское будущее…
ИГНАТ. Так что же ты, Семён, по доброй воле отказался от
роли и своего успешного будущего актёрства?
СЕМЁН. Да не родное мне всё это, дядя Игнат… И эта роль, не
более чем игра, забава заморская… Гамлет, это мировое сокровище, спору нет. Но,
разве на Руси нашей скуднее с героями было?
ИГНАТ. Так, ведь, и то сказать, - вся жизнь наша игра, и не
более того, Семён…
СЕМЁН. Нет, дядя Игнат, наше родное, это нечто другое. Как
хочешь, рассуди, но наши русские души настоящие, только вот - доверчивые
слишком…
ИГНАТ. Так что же ты теперь делать станешь?
СЕМЁН. Эх, дядя Игнат, у меня всё в душе перевернулось. Это
всё хорошо: театр, музыка, скрипочки разные. Спору нет: это хорошо, рояли
всякие… А вот у нас здесь, в Крапивне более двадцати лет поля не паханы, не
сеяны. А земля-матушка отомстит нам за это. Так выходит, что мать моя и
сестрица здесь, как в заложниках находятся…
ИГНАТ. Но ты понимаешь, что не поднять тебе теперь
землицы-то нашей? Ох, не поднять, говорю, землицу нашу родимую - кормилицу и
поилицу…
СЕМЁН. Что сдюжим, то и станем делать. А теперь у меня ещё и
мечта есть. Хочу показать нашим простым людям, что у нас на Руси герои, ещё
более знаменитые, чем Гамлет были. Один Степан Разим, чего стоил; был, ведь и Ермак Тимофеевич, да мало ли ещё
и других было, истинных титанов земли русской. Вот я и загорелся душой показать
их величие, волю и силу души…
ИГНАТ. Эх ты, куда метнул! Степан Разин, да Ермак
Тимофеевич. Разве может выдержать земля такого актёра, чтобы, к примеру, Степана
Разина натурально смог сыграть?! Слыхивал я, что было у него заветная трубка –
«Трубка Разина Степана», которую он на «Утёсе Стеньки Разина» оставил… Так вот
немало было желающих раскурить эту трубку Степана, да не хватило ни у одного
духу, на такую поруху… Сказывали мне, что сам Фёдор Шаляпин, хотел, было
раскурить тою трубку, взялся было сыграть роль этого исполина Русского Духа, но
слабым оказался… Вот ты и думай, на какую роль желал бы замахнуться…
СЕМЁН. (Словно
воспламенившись, от слов своего дяди Игната.) Эх,
дядя Игнат, изрядно подивился я тому, что ты, словно в воду поглядел, да и
разгадал мою тайную задумку. Слыхивал и я об этой удивительной легенде «О
трубке Разина Степана», и запала она мне в душу так глубоко, что и сама его
мучительная смерть мне не страшна, только бы сыграть эту роль для простых
людей, по деревням и весям. Пусть, даже если мне не дано показать этот величественный образ; но, разве не святое
дело, - внести свою посильную лепту в возрождение вольных казачьих песен в
душах простого народа?! (Декламирует.)
За Волгой, на синих горах,
При самой дороге,
На скалах отлогих,
Где только орел кружит –
Трубка Разина лежит...
Кто Свободу крепко полюбит
Да ту трубку покурит –
Сам себя не узнает,
Словно Разиным станет.
И все ему клади дадутся,
И песни о нём запоются.
Многие тую трубку держали,
Но раскуривать не стали –
Не хватило силы-духу
На такую поруху.
ИГНАТ. (Внимательно,
посмотрел на Семёна.) Не сробеешь, Семён? Смело можешь воспеть охаянную,
осмеянную, «окарканную» чёрным вороньём добрую, вольную казачью песню, и воскресить её из небытия?! Знаешь ли, какие мерзкие гады сползутся,
какое ужасное вороньё слетится, чтобы ужалить и расклевать тебя?!
СЕМЁН. Дядя Игнат, не сробею ничуть - перед нечестью!
Раскурю-таки трубку Разина Степана. Вот на этой твоей телеге и поеду по
деревням и сёлам воспевать добрые казачьи песни. А, может быть, и ты меня
поддержишь, вместе с песней проедем бережком Дона-Батюшки!.. Даром что ли,
самая вольная река на Руси - Тихий Дон, берёт своё начало в наших краях, можно
сказать, - из самой Крапивны проистекает, народившись на склонах Среднерусской
Возвышенности… Да вот уже он, этот исток-ручеёк Дона неподалёку течёт. А за ним
и село наше Крапивна, как на ладони лежит…
ДЯДЯ ИГНАТ. Ну, коли так, то телега моя и лошадушка моя
гнедая, Красавка на доброе дело сгодится. Легко можем доехать с казачьими
песнями от Крапивны до Таганрогского залива Азовского моря.
СЕМЁН. (Вскочил на
ноги, стал на телеге в полный рост, подбоченясь, запел.)
Уж ты, мать, ты моя мать!
Перестань меня ругать…
(Песню легко подхватил
дядя Игнат, запели дуэтом.)
Знать, судьба моя такая –
Целый век, должён страдать.
(Полилась лёгкая тихая
грусть напева. Вот уж стало видно, как в селе Крапивне, жители с удивлением
выходят из своих домов. С нескрываемой радостью встречали своих любимых
песнопевцев. Около домов появились группы людей угасающей деревни. Иные старики
вышли наспех на улицу в своих изорванных и заплатанных, перелицованных рубахах. Навстречу певцам шёл
на костылях Ивашка Красин, страстно любивший петь народные русские песни. Видно
было, как вставали с завалинки, слегка подвыпившие пожилые мужики, хоть и
мрачные на вид, но приветливо махали певцам руками. Почти все жители небольшого
села вышли из своих домов, чтобы послушать удивительные переливы песни.)
Расцветают все цветы,
Собираются меды…
(Пело почти всё село.)
Ради
друга, ради гостя, -
В
будни - праздник, любы тосты!..
(Семён ловко соскочил с
телеги. С нескрываемым волнением и великой радостью, подошёл он к своей матери
и к сестре Лизе.)
Конец спектакля.
